-Каин не дожил до Ноева ковчега – продолжал о своём Агасфер будто и, не слыша собеседника. – И в этом ему повезло, вряд ли для него нашлось в нём место. А вот мне, увидеть Ковчег Спасения, похоже придётся. Он строится уже две тысячи лет. Вы, наверное, догадались — о чём я? Да, да — о Церкви Христовой! Сердце подсказывает мне, достроен этот ковчег будет — здесь, в России, а ни, где, либо ещё. Вы, наверное, заметили, что я предугадываю некоторые мысли собеседника и даже могу сказать о некоторых грядущих событиях, но это не потому, что прозорлив – нет! Это всего лишь опыт длинной, предлинной, прожитой жизни. Я выучил Святое писание, знаю много языков, много повидал народов, встречался и беседовал с их мудрецами, исходил всю Землю, и, возвращаясь сюда, с каждым разом, всё чётче ощущаю, что Ковчег — именно тут! Потому-то мне и не хочется уходить отсюда, из этой земли, из этого народа, больше скажу. Не я один, многие евреи тут остаются и не ищут за морями и долами, более тёплых и комфортных мест, потому, что благодаря, древней, религиозной интуиции, чувствуют, что на этой земле, можно спастись и им. И другие народы, кстати, это чувствуют тоже! Они, тянутся к России, несмотря на то, что враги у неё очень сильны. Многие инородцы, в конце, концов, тут и — крестятся, а дальше таковых будет только больше! Мне, же, предначертано, в последние мгновения жизни, лишь наблюдать со стороны, как спасаются другие… — После этих слов произнесённых опять с великою скорбью и дрогнувшим голосом, старик опустил глаза. И опять показалось, что худые, старческие плечи его, вот-вот затрясутся от рыданий, но… как и в первый раз, он поднял на отца Игоря сухие и даже горящие глаза и, волнуясь всё, больше продолжил. – Всё, что случилось со мной, молодой человек, всё!… Из-за проклятого змия! Да-да! Голос, который слышала наша проматерь – Ева — в Эдемском саду, тот самый, который вы слышали недавно, в саду этого злополучного заведения, и именно его, пришлось услышать и мне, впервые примерно — два тысячалетия, назад! Вот теперь вы поймёте, молодой человек, почему мне, так близок Каин. Нас объединил с ним общий грех. Да, да! Я тоже убил брата, не своими руками, но с помощью этого проклятого, древнего змия! Своего старшего брата я ненавидел всей душой, меня, даже отец, не воспитывал и не наказывал, так часто, как мой брат. Хотя было конечно за что наказывать, я был ленив и лжив, и вообще оглядываясь на себя, того — тринадцатилетнего юношу, думаю он ещё нежно обходился со мной, я заслуживал больших подзатыльников и затрещин, гораздо больших. Но тогда я считал, что брат мешает мне жить, но не знал, что могло бы изменить эту принеприятнейшую для меня ситуацию… вот тут-то змий и помог. Он явился ко мне во сне. Наша семья была ремесленниками, мы делали из глины различные изделия, были среди них и кувшины. И вот во сне я вижу, нашу гончарную мастерскую, перед разогретой печью стоят в ряд, подсохшие кувшины, готовые к тому, чтобы отправить их в горнило, для обжига. И вдруг в крайний кувшин заползает змея. Заходит в мастерскую брат, хватается за этот именно кувшин и… с криком боли и ужаса падает ниц… замертво! Из кувшина же раздаётся голос, тот самый, что мы слышали оба недавно: «Принимай первородство, Агасфер!» Я проснулся тут же, ещё ночью, в страшном возбуждении! Первородство означает ведь, что я наследник всего того, что оставит после себя отец, у евреев тогда был именно такой закон, всё первому сыну! Мне и в голову самому не приходило, что брат, который старше меня всего на пять лет, может вдруг умереть, оставив меня в покое, а за одно, предоставив и все права на наследство, я вообще о таком и не мечтал! А смерть его означала бы, что я получаю, как бы первородство, как будто его – старшего брата и не было никогда. После нас с братом, рождались, ведь уже только сёстры. Я побежал в мастерскую, открыл полог и в лунном свете увидел, что кувшины стоят именно так, как в моём сне. Мне так, захотелось, чтобы всё сбылось, как я увидел, только что в сновидении, что я, подкравшись к крайнему кувшину, не понимая почему, будто бы и впрямь была там змея, прошептал над ним — в странном умопомрачении: «Убей брата! Пожалуйста — убей!» и кувшин вдруг ответил мне голосом змеи из моего сна: «Да будет – так, Агасфер!»… В ужасе я отскочил от кувшина, как будто самого, ужалила змея, и бросился в дом — к своей циновке на полу, накрывшись одеялом и дрожа от ужаса, думал, что не усну. Однако скоро провалился в глубоком забытьи.
Утром же вспомнив и о сновидении, и о ужасной яви, я посчитал, что сном было всё… однако, никому ничего не рассказывал, а находился под впечатлением и мечтаниями порождёнными сном, который большинство посчитали бы кошмаром. Во мне же он сумел зародить, вовсе не страх, но лишь страстное желание, чтобы, старший брат действительно бы умер и поскорее. Я заглядывал несколько раз, в мастерскую с огромной надеждой косясь, именно на крайний кувшин, наверное — в подсознании, надеясь, что змея заползёт в него и в самом деле. И всё тогда непременно, так и исполнится, ведь не случись бы то, что было показано во сне, брат бы скорее всего прожил ещё долго, не оставляя в покое меня многие годы, а может и всю жизнь. И не видать бы мне никакого наследства. Однако он медлил почему-то с обжигом, именно этой, последней партии кувшинов. Возможно, вы молодой человек, подумали, что брат предчувствовал беду?.. Может и так? Но я теперь думаю, что Господь дал не ему, ещё некоторое время жизни, но мне эти три дня, прежде всего, чтобы я одумался и предупредил брата, даже, если бы это и был лишь сон. Если бы я его любил, я бы не задумывался вообще: сон это или нет? А поспешил к кувшину, и, разбив его, убил бы змею, если бы таковая там оказалась, но… это, если бы любил… я же, за эти три долгих дня, уже стал впадать в отчаяние. Во мне зародилось сомнение что посреди города, вообще, может появиться змея, и я стал страстно сожалеть, о не совпадении событий, в — так обнадёжившим меня сне и, так не последовательной ему яви. А тут ещё и брат, как назло все эти дни притеснял меня ещё сильнее, как мне казалось, он ещё больше раздавал мне всяческий заданий и наказов, которые исполнять мне вовсе не хотелось. Ведь больше всего на свете я любил праздно шататься по Иерусалиму и глазеть, без всякой пользы на всё, что происходит вокруг. Но по истечении третьего дня… мы все услышали страшный вопль моего брата! Душераздирающий крик его раздался из мастерской. Он, наконец-то взялся за крайний кувшин! Именно — он, валялся опрокинутым, а рядом с ним, корчился на земляном полу, в предсмертных судорогах — тот, кого я, так ненавидел. Всё сбылось, как во сне и как было дважды обещано змием. Не за чечевичную похлёбку, мною было приобретено моё первородство, я приобретал, его перешагнув… через труп родного брата! Перешагнул в буквальном смысле этого слова. Ведь мне было его тогда не жаль… ни сколько! Его все любили кроме меня. Он был умным, трудолюбивым, религиозным, почтительным. Родные и соседи горько рыдали на его похоронах. Но больше всех скорбел отец. Страшная смерть первенца, которым он гордился и на которого возлагал большие надежды подкосила его, он прожил, после смерти сына, Слава Богу… не долго. Всего пять лет. Ведь для меня, покусившегося на жизнь одного родного человека, пусть тогда и косвенным участием, второй, – даже и отец, не стал бы, думаю, большой преградой, в достижении цели, уже участием и прямым. Ведь поганенькие помослы, в виде отравления родителя, уже блуждали в моей голове. Своим лживым, изворотливым умишком, способным на всякие пакости, я вполне мог придумать беду и для него. Уже вскоре после похорон брата, мне захотелось – поскорее обрести в родном доме свободу — полную, стать не зависимым совершенно и завладеть всем нашим хозяйством самому, единолично. Пять лет до кончины, отца мне показались очень долгими и утомительными. Потому я не плакал и на его похоронах. Наверное, сделка со змием лишает любви. А без любви, никакая жизнь ничего не стоит, она пустая, как выеденное яйцо. Сколько бы ты не сделал, пусть и полезных дел. Даже, если ты, извините молодой человек, носишь рясу и самый большой крест на груди, много молишься и читаешь другим проповеди каждый день. Я понял это, как никто, за свои бесконечные годы. И ещё я понял, что любовь к себе, любовью вовсе не является, это одна из граней гордыни, её самая даже большая и наиглавнейшая! А я всегда любил только себя и никого больше. После смерти отца, уничижал сестёр и жён, покрикивал на родную мать и издевался над рабами, однако пресмыкался перед римлянами, кланялся священникам, хотя в душе презирал и тех, и других, а перемывал за глаза кости, вообще всем без исключения. И вот таким, как я, по наблюдениям моим и улыбается фортуна, в земной жизни. Себялюбы живут всегда в достатке, и даже роскоши, в зависимости, наверное, от силы их любви к себе и презрению к другим. С годами я стал очень любить деньги и у меня, неплохо получалось, иметь с ними дело, хотя особо никогда и не перетруждался. Я планомерно пополнял свою мошну, загоревшись желанием, купить новый дом. Сменить поскорее место жительства, меня заставляли воспоминания о брате, и о моём злодеянии по отношению к нему, навеваемыми отцовским домом и нашими мастерскими. Я долго пытался уговаривать совесть, что к его смерти отношения не имею, что во всём виновата лишь змея, случайно угодившая в кувшин. Однако среди родных стен постоянно тяготили не приятные ощущения, хотя дела мои на этом месте шли очень даже не плохо. Накопив, наконец, на дом побольше, я с семьёй и слугами переехал в него. Но к своему удивлению обнаружил, что и на новом месте, полного покоя не обрёл. Промучившись несколько лет и в этом доме, я сменил его на другой, но от упрёков совести видно не удрать, наконец, через многие годы я нашёл, якобы «причину», своего, как сейчас бы сказали дискомфорта, решив, что во всём виноваты… кувшины! Это они — проклятые напоминают мне о страшной и позорной трагедии. Надо было срочно расстаться с привычным ремеслом и я решился на это. Не придумав ещё, что же станет заменой нашему родовому занятию, продал дом с гончарными мастерскими и купил новый, как раз на той улице, по которой вскоре повели на казнь – Христа. Того, Кто олицетворяет собою – Любовь и Свет. Естественно, что я на тот момент был уже продуктом, как сейчас бы сказали, антипода этой самой Любви, я был ближе к тьме и её Князю, так часто влезающему в змеиную шкуру. Я стал его соучастником, как в убийстве брата, так и в казни Спасителя, хотя вроде бы и опять косвенно, но на самом-то деле самым прямым образом. И вот, что — странно, я видел ведь, сам, как Иисус лишь прикосновением руки исцелил в синагоге сухорукого в одну из суббот, слышал же от людей, которым вполне можно было доверять, что Он, воскрешал и мёртвых, но меня это только бесило, я ничего не хотел воспринимать хорошего, что шло от Иисуса, и всё потому, что вовсе не брат был укушен змеёй, но я! В самое своё сердце! Потому-то и орал, надрывая глотку на площади: «Распни!» И не проходящая сиплость моя, именно оттуда, а вовсе не от моей древности и дряхлости. Я рассказал сейчас о моём пособничестве змию потому, чтобы вы поняли, молодой человек, что не каждый кричал тогда: «Распни!» Но лишь — подобные — мне, надрывали глотки, хотя и надо признать, таковых было куда, как больше. И жаждать распятья, и оттолкнуть от своего новенького дома, изнеможённого Спасителя, мог только, так низко падший уже грешник, как я, с отравленным сердцем в груди. Людям же хранящим в сердце своём, хотя бы жалкие ростки любви, не принять Христа — трудно, ведь это всё равно, что попробовать человеку отказаться от дыхания. «В дыхании – суть жизни земной, во Христе же, суть жизни вечной». Это я знаю теперь, но тогда был готов только для того, чтобы над Христом глумиться. В Новом Ковчеге Спасения мне не будет места потому уже, что я лишён слёз. Что толку, что я умом теперь всё понимаю, без слёз нет полного покаяния. Без полного покаяния, для меня нет крещения. Без крещения нет спасения. Вот, что значит лишь раз вступить в диалог со змием! Вы обратили внимание на слова сатаны, прозвучавшие в этом саду недавно, они ведь вовсе не для ушей бедной Евы, она уже – его, и не для моих ушей, я – его… к сожалению давно. Слова этого древнего змия были обращены именно к вам, чтобы посеять в вас, в молодом ещё священнике сомнения или хотя бы смятение. И втянуть этим самым в диалог. В справедливом негодовании вы крикнули ему: «Ложь!» И, если бы не я, наверное, вступили бы в спор с диаволом, но, что же, вы, собирались ему сказать в тот момент?
-Я? – растерялся отец Игорь неожиданному вопросу, — я, пожалуй, и сейчас бы не нашёлся, что ответить, просто был крайне возмущён, никогда ведь не слышал, чтобы так нагло хулили нашего Господа.
-Чтобы вы не ответили, в споре с ним всё равно проиграли бы. Силы слишком не равны. А потому никогда не заговаривайте со змеями!.. Ни с какими! И никогда! Держитесь от них подальше. И других этому учите. Добром это, никогда не заканчивается. Ну, а если вам интересно мнение моё, по поводу недавней диавольской лжи, то не претендуя на истину, ведь пути Господни, нам не исповедимы, ответил бы, тем не менее, на ложь сатаны так. Древо познания добра и зла, думаю было посажено в том же саду, что и древо жизни, для того, чтобы человек познал себя сам. Бог знает сердце каждого, а человек, как правило, думает о себе гораздо лучше, чем есть на самом деле. Проявив свою свободную волю, Ева и Адам познав, запретный плод убедились сами, что не столь должно, как надо бы, любили Своего Создателя. Ибо заветы Небесного Отца, Которого искренне и должно бы любили, нарушать бы не стали. Да, мы клянём змия в искушении Евы, но зачем Ева подошла к этому дереву? Она знала, где оно стоит, и надо было бы обходить подальше его, чтобы не поддаваться соблазну, а Ева подошла к нему, так близко и похоже уже не в первый раз, потому-то змий и ждал её в кроне этого древа. Ева была внутренне готова — ко греху, она подошла к краю сама, змий своими словами лишь подтолкнул её в пропасть грехопадения. Тоже и Адам, он, наверное, даже обрадовался, что не самому пришлось грешить, а Ева, согрешив, угощает его запретным плодом. И согласился есть его, без лишних уговоров. Когда Бог спросил с них, Ева валила вину на змия, Адам на жену, и даже на Бога, Который жену эту ему дал, Господь справедливо и посчитал, что виноваты, все трое и всех наказал. Тоже случилось и со мной, я ведь сам возненавидел брата, сон был диавольской проверкой, на сколько, сильна эта моя нелюбовь. И я поддался на искушение. Попросив змею убить брата, я подошёл к краю и простоял на краю пропасти целых три дня, пока диавол, не выполнил мою просьбу… и вот я на дне этой пропасти и виноват в этом, не только сатана в змеиной шкуре, но и я сам… и ещё об Эдеме. Разве могли бы первые люди: Адам и Ева, сразу, попавшие — в рай, оценить его по достоинству, не побывав — во вне? Только после жизни земной, изобилующей скорбями, можно было сокрушаться по потерянной жизни в раю и столь близкой тогда, во всех смыслах слова к ним Божьей Любви, которая от них отдалилась. Вкусив за земную жизнь достаточно скорбей, Ева и Адам, очень каялись в содеянном и, заслужили, этим, быть выведенными из ада Иисусом Христом, Который и для них, и для многих других живших прежде Его пришествия в Мир, оказался Спасителем тоже. Но древний змий, сатана и диавол, получивший прежде людей ещё больше даров и возможностей в лице самого светлого тогда ещё ангела — Денницы, в гордыне своей использовал свободу выбора, подаренной тоже — Свыше, в самом худшем варианте – в восстании против Создателя, Которому-то всем и был, ведь обязан. Он же, прежде всего творение Бога, и вдруг творение пошло против Своего Творца войной! Вопиющая гордыня и глупость несусветная! Ещё большие глупцы — среди людей, те ничтожества, которые тоже пытаются воевать с самим Богом и заявляющие, порой, что Его нет вовсе. Но это-то вообще верх безумства, а вот переплюнуть в гордыне диавола уже не сможет никто. Даже, когда он был свержен с Небес, Архангелом Михаилом и должен был бы осознать своё бессилие и покаяться, этого он не сделал ни тогда, ни до сих пор, не сделает уже и в будущем. И является — по сему, самым озлобленным и опасным для людей врагом. Он продолжает жалить человеков в сердца, делая подобными себе, лишая, чрез грех, нас любви к друг, другу и главное к — Богу. Личина змеи для него, одна из любимых, до сих пор, потому, что именно в ней ему удалось искусить наших прародителей. А не далёкие люди, как наша бедная пациентка Ева, накладывают на себя изображения этой личины, не понимая, что покланяются этим сатане. Так вот, хоть и крещённая, как я слышал эта девушка, а надо признать… погубила себя на веки.
-Почему же погубила? Может быть, мы её ещё спасём?! – Возмутился отец Игорь.
-Там, где появляется этот древний змий, молодой человек, вскоре от людей исходит лишь трупный смрад, как в прямом, так и переносном смысле, я был свидетелем этому не раз. У меня тут, тоже теперь не хорошее предчувствие, а оно меня обычно не обманывает. Надо бы всем поскорее покинуть это место… а вон и наш главврач. — Перевёл взгляд старик за спину священника, с сожалением вздыхая. — Он, за вами. Жаль вот и его, весёлый человек, но совершенно беспечный, говорит во всеуслышание, что в Бога не верует, и не понимает совершенно, как это глупо и опасно. Я ему посоветовал выбросить, и проклятую змейку, что отобрал у Евы, но какой там. Ведь для него я, всего лишь шизофреник. Спасибо, вам, что уделили мне столько времени. – Вставая, поблагодарил Агасфер, прикладывая руку к груди и наклонив в почтении голову. – Простите, за болтливость и что долго говорил о прописных истинах, о коих вы, по сану своему и без меня, конечно же, прекрасно знаете. Прощайте молодой человек.
-Но почему же, прощайте? – не согласился священник, тоже поднимаясь с лавочки. – Я не считаю вас больным, мне понравилось беседовать с вами и я обязательно постараюсь в ближайшее же время навестить и вас, и Еву. Надо ведь, что-то решить с ней, посоветуюсь, вот только с более опытными батюшками. Да, наверное, и вам тут не место.