Но надежды не оправдались. В зверя он не попал. Зато следы подтвердили, что медведица действительно подкрадывалась к нему. И только огонь остановил ее. Снова пробежал озноб по телу Василия: «Кто же на кого охотится, черт побери?!». Даже мелькнула мысль: «А не повернуть ли в часть?». Но он тут же отогнал ее. Капитулировать перед зверем?! Какой же он тогда воин? «Кто-нибудь» — его любимая поговорка, которую он повторял, когда было ему трудно: «Кто-нибудь, только не я. Кто-нибудь сдастся, испугается и повернет. Только не я! Не я! Не я!..»
И он опять ринулся в погоню. Все проблемы его личной жизни отошли на задний план. Теперь была лишь одна — уничтожить эту зверюгу! Проклятую двенадцатую с роковым тринадцатым в утробе. На то, что тринадцатый существовал, указывали глубокие борозды в снегу от живота медведицы. Тяжеловато ей в таком положении выдерживать погоню, но, наверное, именно тринадцатый и придавал силы бороться за свою и его жизнь.
К полудню хитрая медведица опять забралась в густой ельник, но сдавленный уже с трех сторон крутыми склонами сопок.
«В школе учили, что у зверей инстинкты одни да рефлексы, — проворчал про себя Василий. — Хрен вот вам, умники ученые! Зверь все понимает, он мыслит, хитрит и прикидывается, как ему надо. И у него тоже своя стратегия есть. Он, может, еще и поумнее человека иногда. Метаморфозка эта, похоже, понимает, что я ее, хотя и преследую, да всё-таки побаиваюсь. Знает, стерва, что в дебри эти не сунусь. Отлежится днем, а ночью ноги сделает. Ведь холод не даст долго на месте топтаться. Только в движении теперь ее жизнь».
Василий отошел подальше от ельника и устроился под одним из крутых склонов сопки. Скала хорошо защищала от усиливавшегося западного ветра. «Здесь и заночую. Сзади моим щитом будет скала, а спереди ночью костёр побольше разведу. Если она и выйдет, то по темноте. С рассветом продолжу погоню. Если же до завтра не даст о себе знать, значит, ушла каким-то иным путем. Кто знает? Может, и есть за ельником какой проход? Что тогда?.. А вот тогда я имею полное право возвращаться в поселок. Значит, не судьба. Вернусь тогда к пестуну, нарублю мяса и хотя бы этим докажу, что на охоте был, а не пропьянствовал все эти дни». Василий поймал себя на мысли, что последний вариант его устраивал даже больше. «А действительно, сколько можно мотаться по тайге и спать в снегу? Да и спал ли я вообще?»
Весь день, что бы ни делал Василий, не снимал взведенного ружья с плеча. Спать хотелось страшно, но перспектива быть съеденным все-таки побеждала сон. Дров Василий натаскал, наверное, на неделю. С темнотой разжег такой костер, что, казалось, и скала за спиной разогрелась, словно сковородка. Василий чувствовал себя печеной картошкой. Зато уснуть в такой парилке было невозможно. Протерпел он жару и борьбу со сном до полуночи. Неизвестно, что было бы дальше, если бы вдруг Василий не услышал грохот над собой! Вскочил на ноги. Не успел еще ничего понять, как в метре от него пролетел огромный камень, врезался в костер, разбил его и ухнул об землю, заставив ее задрожать. В этот миг сверху из темноты раздался страшный и, казалось, досадный рев медведицы. Она была в ярости, что усилия ее пропали даром. Василий выстрелил дуплетом на рев. В ответ покатились мелкие камни, это означало, что она уходит, цела и невредима. Быстро перезарядил ружье и снова дважды послал заряд. Послышался шум сорвавшейся огромной глыбы, она скатилась уже метрах в сорока от человека, но, не останавливаясь, продолжала удаляться прочь. Наконец до Василия дошло, что эта коварная медведица пытается скрыться от него. Он снова зарядил ружье и выстрелил зверю вслед. Но шансов попасть было мало, ибо она уже полностью слилась с окружающей темнотой. «Вот тварь!» — выругался Василий. Подойдя к камню, попробовал стронуть его с места — не тут-то было! «Да от меня и мокрого места не осталось бы! И кто поверил бы потом, что это не случайно произошло?..» Сбрасывать камни с кручи — одна из повадок медведя. Обычно они это проделывают играя. Но то, что зверь может совершить это с умыслом, для Василия было открытием.
С рассветом он снова поплелся вслед за шатуном. Именно поплелся, ибо дневные марш-броски и бессонные ночи не могли не сказаться. Гонимый ветром жесткий снежок заметал потихоньку лунки от лап зверя. Пошвыряв следы ногой, Василий обнаружил вдруг крупные комки замерзшей крови. «Неужели попал? А может, она просто о камни поранилась, когда со склона сорвалась?.. Нет, Василий, — подбодрил он себя. — Встряхнись! Ощетинься! Сегодня или никогда! Вперед! Ты ранил ее, и она уже теряет кровь!..» Он продолжил преследование почти с той же скоростью, что и вчера. По крови на лежках Василий все больше утверждался в том, что медведь ранен. Хотя, скорее всего, и несерьезно, судя по тому, что прыти у зверя не убавилось.
Часам к двум снег повалил сплошной стеной, на глазах заметая следы медведицы, а это сводило шансы охотника к нулю. Зверь, скорее всего, уйдет и пропадет в тайге от голода и холода. А может, еще успеет и «одеколонщика» какого-нибудь слопать. И хотя они алкаши и бездельники, а все ж таки жаль будет, ведь тоже люди. И повинен станет в этом он, Василий. Спала себе и спала зверюга. Так нет, шкура, видите ли, ее понадобилась генералу. Вот кто действительно алкаши и тунеядцы! Вот кто привык всегда жар чужими руками загребать!..
Следы зверя исчезали буквально на глазах. Василий медленно плелся за ними, уже еле различимыми, абсолютно не веря в успех. Мысли стали все чаще возвращаться к службе, его армейскому житью-бытью. Страшно захотелось очутиться в своем черном бараке, в своей неуютной комнате. Но дома-то тепло, сухо и… безопасно. Дома — банка со спиртом, почти ящик никогда не надоедающей тушенки. И самое главное — хлеб. Всегда свежий, с хрустящей корочкой, из их родной солдатской пекарни. Сухари надоели. Тушенка кончилась. А есть собачью похлебку из грязной крупы и прогорклого сала не очень-то хотелось. Мысли о спирте и еде соблазняли к привалу.
Тропа медведя уже давно шла по крутому склону, чуть ниже хребта. Медведи любят так ходить, а для человека это очень неудобно и утомительно. Василию была видна цепочка следов, сохранямых от ветра и снега тут хребтом, как стеной, метров на пятьдесят вперед, и они вроде спускались вниз. Впереди предстояло преодолеть огромную валежину, лезть через которую очень не хотелось. Все говорило о том, что следует продолжить преследование медведя по распадку. Но перед новым этапом погони Василий решил сделать маленький привал. Присел на бревнышко, черпанул пластмассовым стаканчиком снегу и плеснул решительно в него немного спирта. Понаблюдав, как спирт быстро разделался со снегом, с удовольствием выпил горько-сладковатый охотничий коктейль. Закусил его подсоленным почувствовал от этого несказанное удовольствие. «А че? — задал он вслух себе вопрос и тут же сам ответил: — Имею право. Вполне. Кто бы вытерпел столько? Таскаюсь по тайге, как леший, сплю в снегу, натерпелся сколько. Иметь в рюкзаке спирт и ни грамма не выпить? Не-е… Это не по-нашему. И ненормально даже»…
Внутри у него потеплело, а в голове приятно закружило. Молодое, здоровое тело ожило и заставило мысли бежать по соответствующему направлению. «Приду — и в баньку, — мечтал Василий, — а из баньки — к Танюхе, в прачечную. Она баба добрая, никому не отказывает. И ничего, что лицом страшновата, зато фигура, как у молодой. На безрыбье, как говорится… Эх!» — хлопнул с чувством в ладони Василий, позабыв, что он на охоте. И тут же, будто эхо, невдалеке что-то треснуло. Но он не обратил на это большого внимания, мало ли почему в лесу может от холода например что-то треснуть. Махнул еще граммов пятьдесят вдогонку. Захрустев сухарем, неожиданно для себя расхохотался, вспомнив анекдот из собственной жизни.
Как-то после дежурства, намаявшись, спал без задних ног. Даже сквозь сон, казалось, храп свой слышал, а разбудить и это не могло. Разве только естественная нужда. Побежал в туалет с полузакрытыми глазами и чуть не упал там в обморок! Все у него вдруг, как у мальчика, стало. Ни единого волоска там, где всегда густо и кучеряво было. Вбежал в комнату, а Ольга — вторая жена его стоит, как ни в чем не бывало, в окно с меланхолией смотрит. И он к окну, к свету, разглядеть получше, что это с ним вдруг стало? Ну, точно так и есть, не померещилось, все начисто выбрито.
— Лёля! Это ты?! Зачем, Лёля?! – повернул, схватив за плечи жену к себе. А у нее слезы из глаз.
- Скучно, — отвечает, — скучно, Вася. Тебя — то нет, то ты пьешь, то ты на охоте, то спишь… А мне — тоска…
- Дура баба, — ругал он ее. — А если б дернулся во сне? Представляешь, какому риску ты меня подвергала? «М-да, — подумал он сейчас без злости. — Эх, и озорница она была! И по жизни вообще, и в постели, — со вздохом сожаления вспомнил сейчас Василий беглянку, вставая с бревнышка. — Жаль только, что расписались с нею тринадцатого числа. А то, может, и жили б, не тужили?».
Он крякнул и с горки, как в детстве, съехал вниз.
Пройдя метров сто, Василий опять набрел на следы медведицы, но, к его изумлению, они были навстречу ему и снова поднимались вверх, как бы прячась за кустарником и деревьями. По следам Василий добрался вскоре до покинутой зверем лежки. Сориентировавшись на месте и оглядевшись вокруг, Василий испытал вдруг такое чувство, будто в сантиметрах от него пронесся тяжелый состав. Еще шаг, и его раскромсало и разметало бы на тысячи кусочков. Потому что лежка медведецы была именно за той валежиной, через которую он не захотел перелезать. И была это вовсе не лежка, а засада. Она сделала петлю так, чтобы охотник мог видеть только уходящие следы. И ждала его за колодиной, превратившись в адскую пружину, сжатую яростью, ненавистью и голодом. Ведь не ела она уже трое суток. Кто бы и когда нашел здесь его жалкие останки?! Перелезая через колодину, он обязательно закинул бы ружье за спину. Да и когда закусывал, решись она на бросок, он вряд ли успел бы встретить ее выстрелом. Наверное, только рана остановила зверя. Он вспомнил, как после хлопка в ладоши раздался какой-то подозрительный шум. Теперь было ясно, что нервы ее не выдержали, и она с места рванула прочь, перемахнула через хребет и скатилась вниз по обратному его склону. Все это произошло так близко от него, а он ничего не заметил.