Длинный, сутулый, худой, с вечно не проходящим насморком и вечно кислым лицом Павел Александрович Заспанцев сегодняшним воскресным утром вышел из своего подъезда в ещё более худшем настроении, чем обычно. Ведь целых три «Б», то бишь, бабы дома, а в магазин должен переться именно он. Тем более — именинник! Не просто именинник, а юбиляр! Пятьдесят вчера стукнуло! Не шутка! Ведь в нашей стране редкий мужик доживает до следующей круглой даты. Ну, и что же с его юбилеем? А ничего! Всю субботу прождал, что кто-нибудь из родных женщин вспомнит о дне его рождения и поздравит. Пару ласковых слов хотя бы скажет. Да и подарок бы могли раз в жизни хоть преподнести: пирожков его любимых напечь, бутылку, наконец, поставить. Так нет! Ни тёща, ни жена, ни дочура даже единственная сделать ничего подобного не соизволили. Притворились законченными склеротиками, а он все выжидал, терпел обиду молча, дотерпел, аж до сегодняшнего утра. Попыхтел сначала, попыхтел, подкопил еще обиды побольше и объявил бессовестным, что, вчера-то, ему как-никак, полтинник стукнул. Так жена, видно, только и ожидала оказывается, от него этих самых слов, громыхнула в сердцах миской о мойку, подбоченилась, сощурив и без того узкие зенки свои и с ехидством заявила:
- А что толку?!
Медлительный на мысли, Павел Александрович замер, не зная, что и ответить на это совершенно не понятное заявление ее. Зато тёща, как всегда, быстро среагировала.
- Вот именно, — противно хихикнула она, с презрением глядяна зятя поверх очков и своего вязания. — Толку ведь точно никакого нет.
- До юбилея, говорю, дожил, я, слава Богу, — наконец выдавил изсебя мужик. — Какой-такой ещё толк вам от этого?
- Они имеют в виду, папа, — выглянув из своей комнаты, пояснила дочь, — чего ты добился за эти свои пятьдесят лет?
- Вон, Хамов, — напомнила жена, — в трёхкомнатную недавновъехал. В новом доме квартиру выхлопотал. Вот ему, чувствуется,юбилей! Он и справлял его в кафешке с начальством! Вот он имеетна него право! У него и дом — полная чаша! И телефон спокон веку!И гараж кооперативный недалече, с инвалидами войны. Выбил, сумел! И «Жигули» в евонном гараже стоят красного цвету!
- А причём тут, красный цвет? — попробовал робко защищаться Заспанцев.
- А притом, папочка, — отозвалась опять дочка, — что у нас никрасной, ни зелёной машины не было никогда. И теперь уж, пожалуй, и не предвидится.
- И новый холодильник огромный я видала, им вчерась затаскивали, — ужалила опять тёща. — Я узнавала, ни копейки денег ониза него не заплатили.
- Да это его как победителя соцсоревнования, Управление пароходства наградило. – Пробубнил сконфуженно зять.
- А что ж ты-то не победитель?! — Снова ударив в сердцах о мойку вскричала жена.
- Да вы не поняли, — оправдывался уже пожалевший о затеянном разговоре Павел Александрович. — Это только капитанов, награждали.
- А чё ж ты-то не капитан?! — не давала мужу рта раскрыть супруга. — Вы ж в одно время один техникум вместе заканчивали.
- Вон, спроси у Анны, она грамотней тебя, — попробовал перетащить на свою сторону хотя бы дочку Павел Александрович. — Онатебе объяснит, что — Хамов, твой любимый учился на судоводителя,а они все — капитаны потом. А я — на механическом факультете обучался.Механикам, по условиям этого соцсоревнования, холодильники неположены.
- Не положены! — передразнила супруга, скорчив противнуюгримасу. — Всю жизнь тебе ничего не положено! У всех умных вондачи рядом с домом: на острове, вместе с начальством! А мы на автобусе, чёрт-те знает куды мотаемся! Нам из-за тебя только мытарства одни и положены!
- А Хамовых с конторскими, на катере за бесплатно возют, туды и обратно, —вставила тёща.
- И сын, и дочки Хамова всю жизнь в импорте! — не унималасьсупруга. — У них папа умный. Он по загранкам плавает. А мы нашуАньку единственную на твою зарплату и в — советское одеть, как надоне можем! Вот, и не замужем дочь до сих пор!
- Зато сын у него — дурак! – вспомнил с радостью Павел Александрович.
- Не такой уж и дурак, раз в Речном техникуме, как отец, накапитана учится.
- Хамов ваш год уж как на водолазном катере работает. Он теперь по загранкам не ходок. Сняли его с танкера, за пьянку и мордобой, — созлорадством сообщил Заспанцев. — Как из партии ещё не турнули?
- Скорее, Брежнева из партии турнут, чем его! — опять заступилась за соседа жена. — А тебя-то, несчастного, и турнуть неоткуда! Разве что из этой двухкомнатной хрущёвки, что ещё мой папазаработал, Царство ему Небесное. Механики тоже хорошо устраиваются, у кого башка на плечах есть, — всё больше расходиласьженщина. — Они тож по заграницам плавают, не одни ж капитаны на суднах нефть-то развозют. Только для того партейным надобыть. Хамов-то ещё в армии в партию пролез. А ты до пятидесяти лет дожил, а ума не нажил! Не понял, что в СЭСЭСЭРЕ только коммунисты и живут хорошо. Им и ордена с медалями, и квартиры с премиями! А тебе даже от профкома грамотёнки, писульки никакой не прислали, к юбилею твоему никчемному.
- Но не потому же, что непартейный я. Просто «Ярославец» мойсписали не вовремя. Кидают меня теперь с судна на судно, вот и потерялименя, наверное.
- А коммунистов не кидают, не теряют и не сажают, почитай,никогда, — добавила тёща. — Хотя воры они первые!
- А ты — хренота беспартийная! — подытожила жена. — Вот и вдерьме всю жизнь! И мы все из-за тебя там же! А то — юби-ле-е-ей!Вот и утрёшься в свой юбилей! Кому он нужен, твой юбилей чёртов!
- Что, зятек?! Крыть-то и нечем?! — укусила опять и тёща.
- Шмотки, конечно, не последнее дело мама! — выкрикнулауже со слезами в голосе Анна, выходя из другой комнаты. — Хотяя, конечно, всегда другим девчонкам завидовала. Хуже меня ведьникто в нашем посёлке речников не одевается. Но всё-таки не этоглавное. А то, что надо было, маменька, смотреть, за кого выходите замуж-то! Наградил меня папенька внешностью своей уродской!Вот и не берёт никто замуж!
«Да, — подумал Заспанцев. — Пора линять из дома. Ведь эта тема — конёк моих баб. Обвинять меня в самой большой трагедии семьи: в том, что Анне тридцать скоро, а она всё не замужем».
И хотя дочь была действительно вся в него, сам он считал, что дело все-таки не в ее, мягко говоря не привлекательной внешности. Ибо женихи у Анны время от времени всё-таки появлялись на горизонте. А вот пропадали уже скоро, только благодаря её скверному характеру и вреднючей, капризучей натуре, коими она обязана своей мамочке.
Глава семейства уж было открывал дверь, чтоб улизнуть, тихонько из шумной квартиры, однако жена успела-таки на самом пороге всучить ему бидончик в руки и десять рублей денег.
- Что? Колет, правда, глаза-то? — кивнула она в сторону комнаты, где дочь уже — вовсю рыдала, под причитания бабки. — Вот тогда и не заикайся лучше – ни, об чём! На — вот, купи, молока три литра и батон. Исмотри, сдачу не потеряй! Я – тя, знаю, ротозея!
Выйдя на свежий воздух в расстроенных, как никогда, чувствах, Павел Александрович хотел сейчас только одного — напиться! И причём в стельку! Чтоб отключиться от всего! От того прежде, что никто не вспомнил о том, что ему пятьдесят. Даже на работе. Что не уважают его нигде, не ценят и не воспринимают всерьёз. И терпит он только насмешки и унижения с самого детства. В садике его обзывали Зассанцевым. В школе — соплёй и мослом. В техникуме даже учителя-мужики, чтобы взбодрить аудиторию, частенько вызывали его к доске как Засранцева. А в армии и того хуже, обзывали унизительно и коротко, как плевок: «чмо!». Неужели так и придётся доживать век — чмом? Пятьдесят лет, и ни малейшего, ни от кого уважения. Но всё, всё бы обстояло иначе, конечно, если бы он был коммунистом! Это он знал и без своих баб. Но дело в том, что в партию почему-то никто и никогда его не агитировал. Других вон силой волокут туда, и дурачки артачатся ещё, сами не хотят! А он? Тайно всю жизнь мечтал — в КПСС, вступить, с молодости ещё, но считал всегда почему-то, что это само собой как-то получиться должно, как с вступлением в пионеры, например и комсомольцы. Надеялся всё, что вот-вот вызовут когда-нибудь к большому начальству и скажут: «А ну-ка, хватит Ваньку валять — уважаемый! Ты почему это у нас ещё не в партии? Пора, голубчик, пора! Вот тебе лист бумаги, пиши-ка, прям сейчас заявление!»…